Курган

Январь сорок третьего года.

Бомбёжка. Метель. Сталинград. 

Несутся в Германию письма

Замёрзших немецких солдат.

Читают в далёких квартирах:

«Пришлите кальсонов и гетр.

Мы прошагали полмира,

Но здесь не пройти километр.

Мы загнанные, как волки.

Едва стоим на ногах.

На Тракторном, Красном, у Волги

Нас бьют в подвалах, цехах.

Они сумасшедшие просто!

Такого нету нигде! 

Стреляешь – а он, как апостол,

В атаку идёт по воде.

Приказ их подобен бреду,

И это страшный приказ.

За Волгой земли для них нету,

Но нету её и для нас.

Мы помним, как с бравурным пением

Втоптали Европу в грязь,

Как жгли города и селения - 

По ходу, с брони, веселясь…

Как ползали все, будто стадо…

И вот наказал нас за то

Обычный солдат Сталинграда,

Расстрелянный в решето».

Часто думаю я почему-то,

Приходя на Мамаев Курган,

Очень скоро настанет минута,

И последний придёт ветеран.

И эпоха в руке у него

В одноразовом мятом стаканчике

Завершится. И встретят его 

Сослуживцы - седые мальчики.

Они все его выйдут встречать

На своём небесном параде

И дыры в груди – как клеймо, как печать:

«Я был в Сталинграде!», «Я был в Сталинграде!»

Вместе с ними – лёгкий, словно пух,-

Полетит он, сверху наблюдая.

Не святой, а просто русский дух

Над Курганом имени Мамая,

Как внизу идёт земной парад,

Как цветы к подножьям возлагают,

Про Мать - Родину всё верно говорят,

Только одного не понимая:

То, что меч огромный нужен ей

Не за тем, чтоб где-то люди ужаснулись,

А держать повыше от людей - 

Чтобы никогда не дотянулись.

То, что меч огромный нужен ей

Не за тем, чтоб где-то люди ужаснулись,

А держать повыше от людей - 

Чтобы никогда не дотянулись…

И невыносимо ей стоять.

Гаснет вера с поколением каждым,

Что не будут больше убивать,

Может быть, когда-нибудь однажды…