Весь под ногами шар земной.

Живу. Дышу. Пою.

Но в памяти всегда со мной

погибшие в бою.

Пусть всех имен не назову,

нет кровнее родни.

Не потому ли я живу,

что умерли они?

Была б кощунственной моя

тоскливая строка

о том, что вот старею я,

что, может, смерть близка.

Я мог давно не жить уже:

в бою, под свист и вой,

мог пасть в соленом Сиваше

иль где-то под Уфой.

Но там упал ровесник мой.

Когда б не он, как знать,

вернулся ли бы я домой

обнять старуху мать.

Кулацкий выстрел, ослепив,

жизнь погасил бы враз,

но был не я убит в степи,

где обелиск сейчас.

На подвиг вновь звала страна.

Солдатский путь далек.

Изрыли бомбы дочерна

обочины дорог.

Я сам воочью смерть видал.

Шел от воронок дым;

горячим запахом металл

запомнился живым.

Но все ж у многих на войне

был тяжелее путь,

и Черняховскому — не мне —

пробил осколок грудь.

Не я — в крови, полуживой,

растерзан и раздет,-

молчал на пытках Кошевой

в свои шестнадцать лет.

Пусть всех имен не назову,

нет кровнее родни.

Не потому ли я живу,

что умерли они?

Чем им обязан — знаю я.

И пусть не только стих,

достойна будет жизнь моя

солдатской смерти их.