На втором Белорусском еще продолжалось затишье,

Шел к закату короткий последний декабрьский день.

Сухарями в землянке хрустели голодные мыши,

Прибежавшие к нам из сожженных дотла деревень.

Новогоднюю ночь третий раз я на фронте встречала.

Показалось — конца не предвидится этой войне.

Захотелось домой, поняла, что смертельно устала.

(Виновато затишье — совсем не до грусти в огне!)

Показалась могилой землянка в четыре наката.

Умирала печурка. Под ватник забрался мороз…

Тут влетели со смехом из ротной разведки ребята:

— Почему ты одна? И чего ты повесила нос?

Вышла с ними на волю, на злой ветерок из землянки.

Посмотрела на небо — ракета ль сгорела, звезда?

Прогревая моторы, ревели немецкие танки,

Иногда минометы палили незнамо куда.

А когда с полутьмой я освоилась мало-помалу,

То застыла не веря: пожарами освещена

Горделиво и скромно красавица елка стояла!

И откуда взялась среди чистого поля она?

Не игрушки на ней, а натертые гильзы блестели,

Между банок с тушенкой трофейный висел шоколад…

Рукавицею трогая лапы замерзшие ели,

Я сквозь слезы смотрела на сразу притихших ребят.

Дорогие мои д`артаньяны из ротной разведки!

Я люблю вас! И буду любить вас до смерти,

всю жизнь!

Я зарылась лицом в эти детством пропахшие ветки…

Вдруг обвал артналета и чья-то команда: «Ложись!»

Контратака! Пробил санитарную сумку осколок,

Я бинтую ребят на взбесившемся черном снегу…

Сколько было потом новогодних сверкающих елок!

Их забыла, а эту забыть не могу…