Ария Каварадосси

Весной сорок четвертого года наша часть после успешного наступления заняла оборону. Мы окопались на давно не паханном поле.

Сижу я однажды тоскую и вдруг слышу: впереди, в пехотной траншее, кто-то запел:

Темная ночь, только пули свистят по степи,

Только ветер гудит в проводах,

Тускло звезды мерцают…

Я еще никогда не слышал этой песни. Но все, что в ней было, все о чем она рассказывала, я уже знал, перечувствовал, выстрадал, и думалось мне: «Как же это я сам не догадался спеть эту песню! Ведь про себя-то я пел ее, дышал ею».

Смерть не страшна…

Чепуха это! Смерть не страшна только дуракам. Но он все-таки молодчага, этот поэт.

— Кто ее сочинил, эту песню? Кто-слова-то такие душевные составил? — спрашивали солдаты.

«Да не все ли равно! — думалось мне. — Скорей всего наш брат, фронтовик. Никому другому не под силу было бы заглянуть так глубоко в наше нутро и зачерпнуть там пригоршни скопившихся дум-мелодий».

Как мы жалели, что и у этой песни тоже есть конец и что певец из пехотного окопа замолк, обрадовав и растревожив нас.

— Еще давай! — закричал один из них неожиданно в темноту.

И он словно бы услышал нас. Оттуда же, из пехотного окопа, тихо и печально раздалось:

Горели звезды…

Опять звезды! Но это была какая-то совсем другая песня. Она звучала еще печальней первой.

…О, сладкие воспоминанья… —

с тревогой, в которой угадывалось что-то роковое, вымолвил певец; и нам стало жаль его, себя, тех, кто не дошел до этого поля, заросшего дурманом, не слышал этой песни.

— «Тоска!» — прошептал сидящий рядом со мной боец. Но тогда я не знал, что это название оперы, и понял его как русское слово «тоска», и согласился.

…Но час настал,

И должен я погибнуть,

Но никогда я так не жаждал жизни!..

И вдруг по ту сторону фронта послышались крики. непонятные слова: «Русс — браво! Италиана — вива! Пуччини — Каварадосси — Тоска — Вива!..»

Неожиданно в окопах противника щелкнул выстрел. Он прозвучал как пощечина. В ответ на этот выстрел резанул спаренный пулемет из траншеи итальянцев, хлопнула граната. Нити трассирующих пуль частой строчкой начали прошивать ночь, пальба разрасталась.

Мимо меня промчались люди; кто-то из них крепко, по-русски, ругался и повторял: «Не трожь песню, гад! Не трожь!..» Я не помню, как очутился среди этих людей и помчался навстречу выстрелам. Впереди послышались голоса: «Мины! Мины!» Но уже ничто не могло удержать разъяренных людей. Они хлынули вперед, перемахнули нейтральную полосу, смяли боевые охранения, и с руганью ринулись на высоту.

Здесь уже затихла схватка. Навстречу нам высыпала большая группа людей и побросала оружие.

…Это было давно, в войну. Но где бы и когда бы я ни слышал арию Каварадосси, мне видится весенняя ночь, темноту которой вспарывают огненные полосы и слышится  сильный голос, напоминающий людям о том, что они люди и что жизнь — это прекрасно и что мир создан для радости и любви!