Чуть прикасаясь губами к засохшему хлебу,

Запах знакомый вдыхая до черных кругов,

Девочка в парке стояла - с глазами в полнеба!

Тихо дрожа от мороза, без слез и без слов.

Из темноты незаметно щенок появился,

Вытянул морду и глядя ей прямо в глаза,

Нет, не скулил, он как будто бы Богу молился,

Воздух глотая и взглядом по хлебу скользя...

Глянула вниз, по-старушечьи губы поджала,

В зябкой ладони зажав драгоценный кусок,

Бросилась в сторону и, как могла, побежала...

Спал Ленинград. А чужой, ненавистный щенок

Лёг на живот и пополз по январскому снегу,

Жалко акулы и надеясь беглянку догнать.

Та поскользнулась на льду и упала с разбегу,

Несколько раз попыталась подняться и встать.

Но, обессилев, вздохнула, свернулась клубочком,

Вспомнила бабушку, деда, сестрёнку и мать,

Крепко вцепившись в тот самый, заветный, кусочек,

Нет, не заплакала - Пушкина стала читать.

В воздухе таяла, таяла музыка строчек.

Злая луна почему-то мерцала свечой...

К жизни вернул её маленький теплый комочек,

Громко сопел он и тыкался носом в плечо.

Из-под ресниц покатились солёные льдинки,

Тонкие руки на ощупь упрямца нашли.

Хлеб разгромили и дали ему половинку,

К сердцу прижали и этим от смерти спасли...

Чуда не вышло. Нева подо льдом коркотала!

Но никого не шокировал странный дуэт:

Мертвая девочка Тихо спала у вокзала

С мёртвым щенком на руках. Занимался рассвет...

P.S.

Поплачь, поплачь! Омой слезами душу,

Будь то печать беды или добра!

Побудь собой никого не слушай.

Чужая боль - не пепел от костра!

Прими её. Глотая скупые слёзы.

Сумей понять, увидеть ощутить...

Я знаю те смертельные морозы

В тебя сейчас вселяют жажду жить!

Поплачь над вечной болью Ленинграда.

Прости мои жестокие стихи.

Они во мне . И я и сам не рад,

Что каждой ночью слышу их шаги...