Их расстреляли на рассвете, когда еще белела мгла,

Там были женщины и дети и эта девочка была.

Сперва велели им раздеться, потом к обрыву встать спиной,

Но вдруг раздался голос детский, наивный, чистый и живой:

"Чулочки тоже снять мне, дядя?", -

Не упрекая, не браня,

Смотрели прямо в душу глядя трёхлетней девочки глаза.

"Чулочки тоже", - и смятением на миг эсэсовец объят.

Рука сама собой в волнении вдруг опускает автомат,

Овеян он невольной дрожью, проснулась в ужасе душа,

Нет!- он убить ее не может!

Но дал он очередь спеша...

Упала девочка в чулочках...

Снять не успела, не смогла!

Солдат, солдат! Вот если б дочка твоя вот также здесь легла!?

И это маленькое сердце пробито пулею твоей!

Ты - Человек! Не просто немец! Или ты зверь среди людей?

Шагал эсэсовец угрюмо, с земли не поднимая глаз,

Впервые может эта дума в мозгу отравленном зажглась...

И всюду взгляд светился синий, и всюду слышится опять,

И не забудется поныне, Чулочки, дядя, тоже снять?