По разграбленным селам

Шла орда на рысях

Приторочившись к седлам

рысакосый ясак

Как под темной водою

Молодая ветла

Русь была под ордою

Русь почти не была

Но однажды

Как будто все колчаны без стрел

Удалившийся в юрту

Хан Батый захмурел.

От бараньего сала

От ласняшихся жен

Что-то в нем угасало

Это чувствовал он.

И со взглядом потухшим

Он сидел одинок

На сафьянных подушках

Сжавшись, будто хорек

Хан сопел исступленно,

Скукотою томясь.

И бродяжку с торбенкой

Ввел угодник — толмачь.

В горсть набравши урюка

Колыхнув животом.

Кто такой ?-хан угрюмо

Ткнул в бродяжку перстом.

Тот вздохнул: — Божья матерь,

То Батый, то князья,

Дел игрушечных мастер

Ванька Сидоров я.

Из холстин дыроватых

С той торбенки своей

Стал вынать деревянных

Медведей и курей

И в руках баловался

Потешатель сердец

С шебутной балалайкой

Скоморох — дергунец

Но в игрушки вникая

Умудренный как змий

На матрешек вниманья

Обратил хан Батый

И с тоской первобытной

Хан подумал в тот миг

Скольких здесь перебил он

А постичь не постиг

В мужичках скоморошных,

Простоватых на вид,

Как матрешка в матрешке

Тайна в тайне сидит.

Озираясь трусливо

Буркнул хан толмачу

— Все игрушки тоскливы,

Посмешнее хочу.

Хан добавил икнувши:

— Перстень дам и коня,

Но чтоб эта игрушка,

Просветлила меня.