Одна деревня на реке была, Красивые дома и лес кудрявый, Дорожка, серый мостик и поля, И в этом поле дуб рос величавый. Все восхищались зеленью, землей, Гордились, что родились там и жили, Но радости утихли той порой, Сражения в те поры, битвы были. Однажды грозным утром на рассвете, Когда спала деревня на реке, Мальчишка, весь в лохмотия одетый, Вдруг крикнул: «Немцы, немцы вдалеке!» Всё оживилось вмиг, и все бежали, Куда глаза глядели, кто куда, Детей мамаши быстро похватали, И старики ворчали: «Вот беда!» И в этой беготне, в тени тумана, На мокрой от росы иль слез траве, Был слышен крик: «Мамуля, мама, мама!» То детский плач во взрослой кутерьме. Но все бежали и кричали падав; Фашисты уже начали стрелять, Простой народ не был для них преградой… И без разбора выстрелы опять. Потом утихли крики и гуденье. Людей не всех стреляли, брали в плен. Для немцев это было наслажденьем, Что наш народ не поднялся с колен. Вокруг они ходили в черных формах, И злобный крест пестрел на формах их. А люди были четко – в двух колонах, И слышен был немецкий вражий крик. И вдруг средь черных слов прорвалось наше: «Мамуля, мама, мамочка моя!» То девочка лет четырех не старше, Кричала, громко плакала она. Приблизился солдат – фашист проклятый К той девочке в глаза ей посмотрел, Что он задумал было не понятно. Все молча шли в концлагерь; на расстрел. Девчушка посмотрела в глаза вражьи И замолчала, и вздохнула вдруг; Солдат схватил девчонку и смех страшный Раздался и коснулся всех вокруг. Солдат в руках с девчонкой обернулся, Забор увидел старый и простой, Безжалостно и злобно усмехнулся, Туда направился с девчонкой той. Он усадил малышку на те колья И отошел немного; в двух шагах Взял автомат и начал без разбора По ней, невинной девочке стрелять… ...Там дуб зеленый в поле был сожженный, Деревня была черненьким пятном. И серый мостик – уголь раскаленный, И речка показалася огнем. Там пепел, прах, там тихо и безлюдно, Но словно эхо, слово там парит. И сквозь года: «Мамуля, мама, мама…» Девичий нежный голос говорит.