Их расстреляли на рассвете,

Когда ещё белела мгла.

Там были женщины и дети

И эта девочка была. Сперва велели им раздеться

Встать затем ко рву спиной,

Ну прозвучал вдруг голос детский

Наивный, чистый и живой:

Чулочки тоже снять мне, дядя?

Не осуждая, не броня,

Смотрели прямо в душу глядя

Трёхлетней девочки глаза.

« Чулочки тоже»— и смятеньем на миг эсэсовец объят

Рука сама с собой с волненьем вдруг опускает автомат.

Он словно скова н взглядом синим, и кажется он в землю врос,

Глаза, как у моей дочурки?— в смятенье сильном произнёс

Охвачены он невольно дрожью,

Проснулась в ужасе душа.

Нет, он убить её не может,

Ну дал он очередь спеша.

Упала девочка в чулочках ...

Снять не успела, не смогла.

Солдат, солдат, что если б дочка

Вот здесь, вот так твоя легла...

Ведь это маленькое сердце

Пробито пулею твоей...

Ты Человек, не просто немец

Или ты зверь среди людей...

Шагал эсэсовец угрюмо,

С земли не поднимая глаз,

Впервые может это дума

В мозгу отравленном зажглась.

И всюду взгляд струится синий,

И Всюду слышится опять,

И не забудется поныне:

Чулочки, дядя, тоже снять?