Солдатенок

Первый раз он увидел отца в кино. Тогда он был малышом лет пяти.

Фильм был про войну. На белом полотнище, повешенном между двумя столбами в конце кошары, началось сражение, загрохотали выстрелы, со свистом взмывали ввысь ракеты, а пулеметы строчили среди ночи так, что у мальчика дух занимался. Вот это была война!

Какая-то женщина, сидевшая рядом на тюках, то и дело горестно цокала языком и бормотала:

- Боже мой, что творится, боже мой!..

А ему было не очень страшно, напротив, иногда даже очень весело, когда падали фашисты. А когда падали наши, ему казалось, что они потом встанут.

Теперь на экране появились артиллеристы. Их было человек семь. Одежда на них тлела. Один из артиллеристов обличьем не походил на русского. Быть может, мальчик и не обратил бы на него внимания, если бы не мать. Она шепнула:

- Смотри, это твой отец...

И с этой минуты он стал его отцом. И весь фильм потом был про него, про его отца. Отец оказался совсем молодым. Вот он, подпирая плечом колесо пушки, обернулся и крикнул кому-то вниз: «Снаряды! Не задерживай!» И голос его перекрыло грохотом нового взрыва.

- Мама, это мой отец? - переспросил Авалбеку матери.

- Да, конечно, твой отец.

Почему она так сказала? Зачем? Возможно, просто так, случайно, не подумала в ту минуту, возможно, разволновалась, вспомнила мужа. А он, несмышленым, поверил. И очень обрадовался, растерялся от этой неожиданной и незнакомой ему радости и по-детски возгордился им, своим отцом, солдатом. Вот это настоящий отец! Это он и есть, его отец, а мальчишки дразнят, что у него нет отца. Пусть увидят они теперь его отца, и чабаны пусть увидят!

С той минуты, солдат на экране стал его отцом. II мальчик уже думал о нем, как о своем отце. Он действительно чем-то очень походил на военную фотографию отца, молодого солдата в пилотке. И война с этой минуты уже не казалась мальчику забавной, и ничего смешного не было в том, как падали люди. Война стала серьезней, тревожней, страшней. И он впервые испытал чувство страха за близкого человека, за того человека, которого ему всегда не хватало.

Впереди показались наступающие танки.

«Скорей, скорей, папа! Танки идут, танки!» - торопил отца сын. Пригнувшись у лафета, отец яростно и громко что-то кричал в трубку полевого телефона, но ничего нельзя было разобрать в грохоте. Вот упал еще один солдат у орудия; он пытался встать, но не мог, ткнулся в землю. С земли поднимается теперь только один, это его отец. Он снова кидается к орудию. Сам заряжает, сам наводит. Это последний выстрел. Снова взрыв окутывает экран. Пушку отца искорежило и отбросило в сторону. Но сам он еще жив. Он медленно встает с земли и идет, обгоревший, в дымящихся клочьях одежды, навстречу танку. В руках у пего граната.

- Стой, не пройдешь! - Он замахивается гранатой.

Мать так сильно стиснула сыну руку, что он чуть не задохнулся. Он хотел вырваться и броситься к отцу, но из дула танка плеснула длинная пулеметная очередь, и отец упал, как срубленное дерево.

Когда в кошаре вспыхнул свет, мальчик скатился с тюков шерсти с ликующим криком:

- Ребята, это мой отец! Вы видели? Это моего отца убили...

И тогда соседский мальчишка, школьник, первым решился сказать ему правду:

- Да это не твой отец. Что ты кричишь? Вовсе не твой отец, а артист.

- Нет, мой отец, мой! - не унимался солдатенок.

- Пойдем, сынок, пойдем. Это был твой отец, - тихо сказала она ему и повела его за собой из кошары.

Он не знал, что с этого часа в нем начал жить отец, давно погибший на войне.