Лев Ошанин

Зоя Павловна

Все уже в конторе этой новой

Знают, что над ней шутить нельзя,

Что у Зои Павловны Стрельцовой

Тихие и грустные глаза.

Серенькое платье в полдень летний,

Серенькая кофточка зимой…

Все старается понезаметней,

Все молчком, сутулясь, стороной.

Словно все, что в жизни ей осталось, —

Тоненько поскрипывать пером.

Словно села здесь и попрощалась

С тем, что в жизни радостью зовем.

А сегодня…

   Нет, на самом деле,

Что случилось?

   Плавен взмах руки.

Щеки у нее порозовели

И в глазах мелькнули огоньки.

Что случилось?

   Просто к ним в контору,

На плечах неся веселый снег,

По пути зашел Иван Егорыч —

Мало ей знакомый человек.

Оказалось, что улыбкой можно

В женском сердце вдруг разрушить мир.

Для чего же так неосторожно

Ты ей улыбнулся, бригадир?

Угадал в ней что-нибудь такое,

Что закрыто для других людей?

Или, полный радостью другою,

Невзначай ты подшутил над ней?

А она могла бы быть красивой,

Только надо посмелей глядеть,

Не бежать от радости пугливо,

Понарядней кофточку надеть.

И была-то Зоя не такой.

Вспомним юность над родной рекой.

Зоя, зайка, заинька, зайчонок!

Был ли кто звончей среди девчонок!

Счастье пело над лесистой Камой

В сочных травах, в блеске снеговом,

Закружило и помчало замуж

В солнечном году сороковом.

Как ловил он каждый взгляд невесты,

Как хмелел от робких ласк жены.

Вася, Вася…

   Он погиб под Брестом

Хмурым летом в первый год войны.

Девочка еще наполовину,

Вся любовью полная живой,

В девятнадцать, в час рожденья сына,

Матерью ты стала и вдовой.

Так сломалась песня с полуслова.

Сколько вас —

   огнем обожжена —

Чуть не сразу из невест во вдовы

Записала горькая война!

В комнате, где все о нем шептало,

Сколько Зоя плакала сначала,

Недоцеловав, недолюбив.

Сколько лет, по-прежнему влюбленной,

Все ждала, не веря почтальону,

Все хранила думку, что он жив.

А когда однажды на закате

Поняла, что больше ждать нельзя, —

Смастерила серенькое платье,

Потушила карие глаза.

А сынок растет, как ясень.

     Можно

В материнстве обрести свой мир.

Для чего же так неосторожно

Ты ей улыбнулся, бригадир?

А быть может, угадаешь ты,

Что не встретишь сердца ты заветней.

До ее высокой красоты

Далеко иной двадцатилетней.