Их расстреляли на рассвете,

Когда еще белела мгла.

Там были женщины и дети

И эта девочка была.

Сперва велели всем раздеться,

А после встать ко рву спиной,

Но прозвучал вдруг голос детский

Наивный, чистый и живой:

-Чулочки тоже снять мне, дядя?

Не упрекая, не грозя,

Смотрели, словно  в душу глядя

Трехлетней девочки глаза.

«Чулочки тоже!»

И смятеньем на миг эсесовец объят.

Рука сама собой в мгновенье

Вдруг опускает автомат.

Овеян он невольной дрожью,

Проснулась в ужасе душа

Нет! Он ее убить не может,

Но дал он очередь спеша…

Упала девочка в чулочках.

Снять не успела, не смогла.

Солдат, солдат! Что если б дочка

Твоя вот также здесь легла?

И это маленькое сердце

Пробито пулею твоей!

Ты – Человек, не просто немец!

Или ты зверь среди людей?!

…Шагал эсесовец угрюмо,

К заре, не подымая глаз.

Впервые может эта дума

В мозгу отравленном зажглась,

И всюду взгляд светился синий,

И всюду слышалось опять,

И не забудется поныне

«ЧУЛОЧКИ, ДЯДЯ, ТОЖЕ СНЯТЬ?»