В тени их скрыта школьная ограда.

Они следят с улыбкой за тобой,

горнист из пионерского отряда,

так мастерски владеющий трубой.

Нас кронами укрыв, как шалашами,

они шумят под вешнею грозой...

Послушай, я их помню малышами,

обыкновенной тоненькой лозой.

Послушай: в небе стыл рассвет белесый,

проткнула землю первая трава, —

за ручки, важно, приведя из леса,

их посадили мы — десятый «А».

И ночью, после бала выпускного.

мы поклялись сюда опять прийти.

...И вот мы к тополям вернулись снова,

но впятером из двадцати шести.

Горнист из пионерского отряда,

послушай: клятв никто не нарушал.

Ты родился, должно быть, в сорок пятом

и, значит, сорок первого не знал.

А в том году схлестнулись с силой сила,

стояла насмерть русская земля.

За тыщи вёрст разбросаны могилы

тех, кто сажали эти тополя.

Но, будто бы друзья мои — солдаты,

стоят деревья в сомкнутом строю,

и в каждом я, как в юности когда-то,

своих друзей бесценных узнаю.

И кажется, скажи сейчас хоть слово

перед шеренгой тополей живой —

и вдруг шагнёт вперёд правофланговый

и в трауре поникнет головой.

Как требуют параграфы устава,

начни по списку называть солдат:

Клим Щербаков! —

и тополь пятый справа — ответит:

—Пал в боях за Ленинград.

—Степан Черных! —

И выйдет тополь третий.

— Матвей Кузьмин! —

Шагнёт двадцать второй...

Нас было двадцать шесть на белом свете —

мы впятером с войны вернулись в строй.

Но остальные не уходят.

Рядом они стоят, бессмертны, как земля.

Горнист из пионерского отряда, взгляни:

шумят под ветром тополя.

И если в час беды о нас не вспомнишь,

твой горн тревожно протрубит подъём,

то мы придём, горнист, к тебе на помощь.

Живые или мёртвые — придём.