Мама, посмотри какое солнце!

Видишь, оно падает в Неву.

Если мне спасать его придётся,

Я тебя на помощь позову!

Правда, что оно сейчас похоже

На большой, румяный, вкусный блин?

И на леденец немного тоже,

Жалко только, что всего один.

Вот бы шоколадную конфету

И хрустящей булки с молоком,

Чтоб быстрее наступило лето

И чтоб наш не разбомбили дом».

Голос рвался раненною птицей,

Бился в крест бумажный на окне,

И смотрели с фотографий лица

Молодых, подаренных войне.

Под худым, протертым одеялом,

Посильней зажмуривши глаза,

Девочка в отчаянье шептала.

Бушевала за окном гроза

И над непокорною рекою,

Обнимая вензеля оград,

Плакала рубиновой тоскою,

Глядя на суровый Ленинград.

Сквозь печалью зАлитые стекла,

Разрывая цепь голодных дней,

Первый луч – беспомощный и блеклый

Проскользнул. Из призрачных теней

Выступили обреченной горкой

 У буржуйки старенькой тома.

И казалось, что под шепот горький

Уползала навсегда зима.

Сколько же забрать она успела,

Бросить в топку алчную - в войну!

Девочка, слабеющая, села,

Протянула руку. Тишину

Только сердце, как набат, взрывало,

Сердце, не изведавшее грез.

Девочка беззвучно закричала,

А потом заплакала без слёз.

И писала, плохо понимая,

Тонкою, дрожащею рукой:

«Мамы нет… тринадцатое мая…»

И помедлив: «Год сорок второй…»

Беззащитные страницы раня,

Вывела на красной полосе:

«Из живых осталась одна Таня».

И ещё… Что умерли-то все…

Май другой, Победой трудной пьяный,

Встретил долгожданную весну.

И народ, немыслимо упрямый,

Выиграл великую войну!

И опять весна! И скольких в мире

Танями девчонок назовут!

Только вот в большой своей квартире

Савичевы больше не живут.