Горят города по пути этих полчищ.

Разрушены села, потоптана рожь.

И всюду, поспешно и жадно, по-волчьи,

Творят эти люди разбой и грабёж.

Но разве ж то люди? Никто не поверит

При встрече с одетым в мундиры зверьём.

Они и едят не как люди — как звери,

Глотают парную свинину сырьём.

У них и повадки совсем не людские,

Скажите, способен ли кто из людей

Пытать старика на верёвке таская,

Насиловать мать на глазах у детей?

Закапывать жителей мирных живыми,

За то что обличьем с тобой не одно.

Нет! Врёте! Чужое присвоили имя!

Людьми вас никто не считает давно.

Вы чтите войну, и на поприще этом

Такими вас знаем, какие вы есть:

Пристреливать раненых, жечь лазареты,

Да школы бомбить ваших воинов честь?

Узнали мы вас за короткие сроки,

И поняли, что вас на битву ведёт.

Холодных, довольных, тупых и жестоких,

Но смирных и жалких как время придёт.

И ты, что стоишь без ремня предо мною,

Ладонью себя ударяющий в грудь,

Сующий мне карточку сына с женою,

Ты думаешь я тебе верю? Ничуть!!!

Мне видятся женщин с ребятами лица,

Когда вы стреляли на площади в них.

Их кровь на оборванных наспех петлицах,

На потных холодных ладонях твоих.

Покуда ты с теми, кто небо и землю

Хотят у нас взять, свободу и честь,

Покуда ты с ними — ты враг,

И да здравствует кара и месть.

Ты, серый от пепла сожжённых селений,

Над жизнью навесивший тень своих крыл.

Ты думал, что мы поползём на коленях?

Не ужас, — ярость ты в нас пробудил.

Мы будем вас бить все сильней час от часа:

Штыком и снарядом, ножом и дубьём.

Мы будем вас бить, глушить вас фугасом,

Мы рот вам совётской землёю забьём!

И пускай до последнего часа расплаты,

Дня торжества, недалекого дня,

Мне не дожить как и многим ребятам,

Которые были не хуже меня.

Я долг свой всегда по-солдатски приемлю

И если уж смерть выбирать нам друзья,

То лучше чем смерть за родимую землю

И выбрать нельзя...