Их расстреляли на рассвете,

Когда ещё белела мгла.

Там были женщины и дети

И эта девочка была.

Сперва, велели всем раздеться,

А после встать ко рву спиной,

Но прозвучал вдруг голос детский,

Найвный, чистый и живой.

"Чулочки тоже снять мне, дядя?"

Не упрекая, не грозя,

Смотрели словно в душу глядя

Трёхлетней девочки глаза.

"Чулочки-тоже!"

И смятением на миг эссесовец объят,

Рука сама собой в мгновение

Вдруг опускает автомат.

Овеян он невольной дрожью,

Проснулась в ужасе душа,

Нет, он ее убить не может,

Но дал он очередь спеша.

Упала девочка в чулочках,

Снять не успела, не смогла,

Солдат, солдат, что если б дочка,

Твоя вот так же здесь легла?

И это маленькое сердце

Пробито пулею твоей,

Ты-человек, не просто немец!

Или ты зверь среди людей?!

...Шагал эссесовец угрюмо,

К заре не поднимая глаз.

Впервые может эта дума

В отравленном мозгу зажглась!

И всюду взгляд светился синий,

И всюду слышилось опять,

И не забудется по ныне

"Чулочки, дядя, тоже снять?"