Их расстреляли на рассвете,

Когда еще белела мгла.

Там были женщины и дети

 И эта девочка была.

Сперва велели им раздеться

 И встать затем ко рву спиной,

 Но прозвучал вдруг голос детский

 Наивный, чистый и живой:

 Чулочки тоже снять мне, дядя?

 Не осуждая, не браня

, Смотрели прямо в душу глядя

Трехлетней девочки глаза.

«Чулочки тоже» —и смятеньем

на миг эсесовец объят

 Рука сама собой с волненьем

 вдруг опускает автомат.

Он словно скован взглядом синим,

и кажется он в землю врос,

 Глаза, как у моей дочурки?

 — в смятенье сильном произнес.

 Охвачен он невольно дрожью,

Проснулась в ужасе душа.

 Нет, он убить ее не может,

 Но дал он очередь спеша.

 Упала девочка в чулочках…

 Снять не успела, не смогла.

Солдат, солдат, что если б дочка

 Вот здесь, вот так твоя легла…

Ведь это маленькое сердце

Пробито пулею твоей…

Ты Человек, не просто немец

 Или ты зверь среди людей…

Шагал эсэсовец угрюмо,

С земли не поднимая глаз,

 впервые может эта дума

В мозгу отравленном зажглась.

 И всюду взгляд струится синий,

 И всюду слышится опять,

 И не забудется поныне:

 Чулочки, дядя, тоже снять?»