Женька с отцом хорошо друг друга понимали. 

    — На кабанов пойдешь со мной? 

    — Не пущу! — испугалась мать. — Разве ж можно девчонку на охоту таскать. 

    — Пусть привыкает! Дочка красного командира ничего не должна бояться. 

    И Женька ничего не боялась. Скакала на лошадях, стреляла в тире, сидела с отцом в засаде на кабанов, пела под гитару. А еще танцевала цыганочку на вечерах и крутила романы с лейтенантами. Легко крутила, для забавы, не влюблялась. 

    — Женька, совсем ты голову товарищу Сергейчуку заморочила. Докладывает мне сегодня: «Евг... генерал...» — Врешь ты, папка. 

    Счастливое было время, веселое, а мать все хмурилась да вздыхала: взрослая девушка, барышня уже совсем, как в старину говорили, а ведет себя... Непонятно ведет: то тир, лошади да мотоцикл, то танцульки до зари, лейтенанты с ведерными букетами, серенады под окнами да письма в стихах. 

    — Женечка,Знаешь, что о тебе в городе говорят? 

    — Пусть болтают, мамочка! 

    — Говорят, что тебя с полковником Лужиным несколько раз встречали. А ведь у него семья, Женечка. Разве ж можно? 

    — Нужен мне Лужин!.. — Женька передергивала плечами и убегала. 

    А Лужин был красив, таинствен и героичен: за Халхин-Гол имел орден Красного Знамени, за финскую — Звездочку. И мать чувствовала, что Женька избегает этих разговоров не просто так. Чувствовала и боялась... 

    Лужин-то Женьку и подобрал, когда она одна-одинешенька перешла фронт после гибели родных. Подобрал, защитил, пригрел и не то, чтобы воспользовался беззащитностью — прилепил ее к себе. Тогда нужна была ей эта опора, нужно было выплакаться, высказаться и снова найти себя в этом грозном военном мире. Все было как надо, — Женька не расстраивалась. Она вообще никогда не расстраивалась. Она верила в себя и сейчас, уводя немцев от Осяниной, ни на мгновение не сомневалась, что все окончится благополучно. 

    И даже когда первая пуля попала ей в бок, она просто удивилась. Ведь так глупо, так несуразно и неправдоподобно умирать в девятнадцать лет. 

    А немцы ранили ее вслепую, из курсов,и она могла бы затаиться, переждать и, может быть, уйти. Но она стреляла, пока были патроны. Стреляла лежа, уже не пытаясь убегать, потому что вместе с кровью уходили и силы. И немцы добили ее в упор, а потом долго смотрели на ее гордое и прекрасное лицо...