Горят города по пути этих полчищ. 

Разрушены села, потоптана рожь. 

И всюду, поспешно и жадно, по-волчьи, 

Творят эти люди разбой и грабёж. 

Но разве ж то люди? Никто не поверит 

При встрече с одетым в мундиры зверьём. 

Они и едят не как люди — как звери, 

Глотают парную свинину сырьём. 

У них и повадки совсем не людские, 

Скажите, способен ли кто из людей 

Пытать старика на верёвке таская, 

Насиловать мать на глазах у детей? 

Закапывать жителей мирных живыми, 

За то что обличьем с тобой не одно. 

Нет! Врёте! Чужое присвоили имя! 

Людьми вас никто не считает давно. 

Вы чтите войну, и на поприще этом 

Такими вас знаем, какие вы есть: 

Пристреливать раненых, жечь лазареты, 

Да школы бомбить ваших воинов честь? 

Узнали мы вас за короткие сроки, 

И поняли, что вас на битву ведёт. 

Холодных, довольных, тупых и жестоких, 

Но смирных и жалких как время придёт. 

И ты, что стоишь без ремня предо мною, 

Ладонью себя ударяющий в грудь, 

Сующий мне карточку сына с женою, 

Ты думаешь я тебе верю? Ничуть!!! 

Мне видятся женщин с ребятами лица, 

Когда вы стреляли на площади в них. 

Их кровь на оборванных наспех петлицах, 

На потных холодных ладонях твоих. 

Покуда ты с теми, кто небо и землю 

Хотят у нас взять, свободу и честь, 

Покуда ты с ними — ты враг, 

И да здравствует кара и месть. 

Ты, серый от пепла сожжённых селений, 

Над жизнью навесивший тень своих крыл. 

Ты думал, что мы поползём на коленях? 

Не ужас, — ярость ты в нас пробудил. 

Мы будем вас бить все сильней час от часа: 

Штыком и снарядом, ножом и дубьём. 

Мы будем вас бить, глушить вас фугасом, 

Мы рот вам совётской землёю забьём! 

И пускай до последнего часа расплаты, 

Дня торжества, недалекого дня, 

Мне не дожить как и многим ребятам, 

Которые были не хуже меня. 

Я долг свой всегда по-солдатски приемлю 

И если уж смерть выбирать нам друзья, 

То лучше чем смерть за родимую землю 

И выбрать нельзя...