За лесом неожиданно послышался знобящий, уже до боли знакомый гул фашистских бомбардировщиков. Вот они поплыли над полем. Их было всего три, но они надвигались на Сухой Сот, как страшные грозовые тучи. Приближаясь к деревне, стали снижаться. Потом от них начали отделяться и стремительно падать вниз какие-то черные точки.

 - Батюшки, деревню бомбят! – пронзительно, у самого уха, взвизгнула Наталья Фомина.

На какое-то мгновение женщины оцепенели. Потом неведомая сила сорвала их с места, и, падая и обгоняя друг дружку, они побежали в деревню.

Фашистские самолеты сбросили на Сухой Сот около десятка зажигательных бомб и три фугаски, потом, снова набрав высоту, взяли курс на железнодорожный мост, расположенный в двух километрах от большого села Тешелово. Сухой Сот они бомбили, видимо, без всякой цели, попутно, ЛИШЬ для того, чтобы избавиться от лишнего груза.

Некоторые «зажигалки» попали в огороды и вреда не причинили. Другие угодили на соломенные крыши домов, и пожар охватил деревню сразу с двух сторон.

Одна фугаска разорвалась за деревней, в конопляниках, другая начисто разнесла конюшню и покалечила почти всех лошадей, стоявших в это время на корму. Лютее всех оказалась третья: она разорвалась в детском саду.

Обезумевшие женщины, подхватив на руки изуродованные трупы детей, метались от двора к двору.

Больная Алена Варлахина, прижимая к груди труп шестилетнего сынишки, опознанного ею только по расшитой рубашке, не имея сил идти, ползком пододвинулась к речке и стала на колени.

- Сашенька, родненький!.. Сашенька, родненький!.. – хрипло стонала она.

Шагах в десяти от нее, на бугорке, побуревшем от знойного накала, сидел Аким, свесив голову и стиснув кулаками виски. Истошные вопли жены не доходили до его сознания. Объятый ужасом, он лишился всякой энергии. Мысли его застыли. Участник хасанских боев, не раз нюхавший порох, хорошо владевший клинком, и не представлял еще, как страшна была эта война.

Ни сердцем, ни разумом Аким не мог осмыслить происшедшее. Жестокая расправа фашистских летчиков над мирной деревней, не имеющей, по мнению Акима, стратегического значения, зверское уничтожение ни в чем не повинных детей казались ему чем-то сверхъестественным. Бессильная злоба против врагов ошеломила его. Он сидел, ничего не соображая и не замечая, что творится вокруг.