Сорок трудный год. Омский госпиталь.

Коридоры сухие и маркие.

Шепчет старая нянечка: «Господи,

До чего же артисты маленькие! »

Мы шагаем палатами длинными.

Мы почти растворяемся в них

С балалайками, с мандолинами

И с большими пачками книг.

Что в программе? В программе — чтение,

Пара песен военных, «правильных»…

Мы в палату тяжелораненных

Входим с трепетом и почтением.

Двое здесь. Майор артиллерии

С ампутированной ногой,

В сумасшедшем бою под Ельней

На себя принявший огонь.

На пришельцев глядит он весело.. .

И другой — до бровей забинтован,

Капитан, таранивший «мессера»

Три недели назад над Ростовом.

Мы вошли. Мы стоим в молчании.

Вдруг срывающимся фальцетом

Абрикосов Гришка отчаянно

Объявляет начало концерта.

А за ним, не вполне совершенно,

Но вовсю запевале внимая,

О народной поем, о священной

Так, как мы ее понимаем…

В ней Чапаев сражается заново,

Краснозвездные мчатся танки.

В ней шагают наши в атаки,

А фашисты падают замертво.

Здесь чужое железо плавится,

Здесь и смерть отступать должна.. .

И сказать бы по правде — нравится

Нам такая война.. .

Мы поем.. . Только голос летчика

Раздается, а в нем укор:

«Погодите, постойте, хлопчики.. .

Погодите.. . Умер майор… »

Балалайка всплакнула горестно,

Торопливо, будто в бреду.. .

Вот и все о концерте в госпитале

В том далеком военном году.