Их расстреляли на рассвете,

Когда еще белела мгла.

Там были женщины и дети

И эта девочка была.

Сперва велели им раздеться

И встать затем ко рву спиной,

Но прозвучал вдруг голос

детский

Наивный, чистый и живой:

Чулочки тоже снять мне,

дядя?

Не осуждая, не браня,

Смотрели прямо в душу

глядя

Трехлетней девочки глаза.

«Чулочки тоже» — и

смятеньем на миг эсесовец

объят Рука сама собой с волненьем

вдруг опускает автомат.

Он словно скован взглядом

синим, и кажется он в землю

врос,

Глаза, как у моей дочурки? — в смятенье сильном

произнес

Охвачен он невольно

дрожью,

Проснулась в ужасе душа.

Нет, он убить ее не может,

Но дал он очередьспеша.

Упала девочка в чулочках…

Снять не успела, не смогла.

Солдат, солдат, что если б

дочка

Вот здесь, вот так твоя легла?…

Ведь это маленькое сердце

Пробито пулею твоей…

Ты Человек, не просто немец

Или ты зверь среди людей?…

Шагал эсэсовец угрюмо,

С земли не поднимая глаз,

впервые может эта дума

В мозгу отравленном

зажглась.

И всюду взгляд струится

синий, И всюду слышится опять,

И не забудется поныне:

Чулочки, дядя, тоже снять?»