Я убит подо Ржевом,

В безымянном болоте,

В пятой роте, на левом,

При жестоком налетел.

Я не слышал разрыва,

Я не видел той вспышки,

Точно в пропасть с обрыва и ни дна, ни покрышки.

И во всем этом мире,

До конца его дней,

Ни петлички, ни лычки с гимнастки моей.

Летом, в сорок втором,

Я зарыт без могилы.

Всем, что было потом,

Смерть меня обделили.

Всем, что может давно,

Вам привычно и ясно, но да будет оно с нашей верой согласно.

И у мертвы, безгласных есть отрада одна, мы за Родину пали, но она спасена.

Фронт горел не стихая, как на теле рубеж, я убит и не знаю наш ли Ржевом наконец?

Нет, не правда, задачи той не выиграл враг!

Нет же, нет, а иначе, даже мертвому, как? И у мертвы, безгласных есть отрада одна, мы за Родину пали, но она спасена. Нам свои боевые не носить ордена, вам все это, живые, нам отрада одна. Что не даром боролись мы за Родину мать, пусть не слышан наш голос, вы должны его знать! Вы должны были, братья, устоять как стена, ибо мертвых проклятье, эта кара страшна!

Это грозное право, нам на веки дано, и за нами оно это гордое право!

Да, дано! Не слукавили мы в суровой борьбе, все отдав не оставили ничего при себе. Все на вас перечислено, на всегда, не на срок, и живым не в упрек этот голос наш мыслемый.

Братья, в этой войне мы различия не знали, те что живы, что пали, были мы на равно. И никто перед нами из живых не в долгу, кто из рук наше знамя подхватил на бегу, чтоб за дело святое, за советскую власть, так же может быть точно, шагом дальше упасть. Я убит подо Ржевом, тот еще под Москвой, Где-то то воины, где вы? Кто остался живой?

Завещаю в той жизни вам счастливыми быть, и Великой отчизне с честью дальше служить. Горевать- горделиво, не кланясь головой, ликовать- не хвастливо, в час победы самой. И беречь ее свято, братья, счастье свое. В память воина брата, что погиб за неё!