Старенького радио черную тарелочку

Топчут ноги мамины, а в глазах – печаль,

Разломать стараются на кусочки мелкие,

Чтобы вести страшные не могли звучать.

Но напрасно, мамочка, слушать не хотела ты

Не спасло отчаянье дом наш от огня.

Что бы ты ни думала, что бы ты ни сделала,

Но война нагрянула к нам через три дня…

По дворам, по улицам дробь мотоциклетная,

Небо занавесили крылья вражьих «рам»,

В эту пору страшную, пору лихолетнюю

Цену жизни разную каждый выбрал сам.

По грибным и ягодным тропам неухоженным

Уходили взрослые вместе с детворой.

Под лесною крышею прячась настороженно,

Повели свой праведный партизанский бой.

Тех же, кто не спрятался, всех согнав старательно,

Заперли до времени в старенький сарай.

Выбрав службу черную, стал сосед карателем.

Я друзей не выдала, мама, так и знай!

Мне, похоже, выпало заживо сожженною

Лишь остаться в памяти тех, кто уцелел…

Только передумали души прокаженные –

Всем бежать от выстрелов офицер велел.

Мама, мама, мамочка, пули бьют веселые,

Кромка леса ближнего вот уже видна.

И лежат недвижимо вдоль тропы проселочной,

Те, кого бессмысленно выбрала война…

Все же не упала я, все же не пропала я,

Все же добежала я до тебя тогда!

Мы в лесу попрятались – взрослые и малые.

Всех родными сделала общая беда.

Были годы долгими, были дни короткими,

Быт землянки временный, да простор небес.

Шли на нас с облавами по прямой наводке,

Но не стал предателем партизанский лес!

Как тогда отчаянно мы в Победу верили,

Что могли, то делали, главное – смогли!

Все походы дерзкие только ею мерили,

Вместе с нашей Армией нелегко к ней шли.

Так уж вышло, мамочка, ты меня покинула,

Завещала жизнь мою мне самой беречь.

Много весен праздничных с той, победной минуло,

Годы были разными – не стряхнешь их с плеч.

Но когда тюльпанами Май расцвечен яркими,

Взгляд утонет в пламени Вечного огня,

Нарисует Память мне лето наше жаркое

И такую юную, давнюю меня…